- А разве я ошибаюсь?
Аралин был совершенно уверен, что прав. И тем не менее поза, которую приняла принцесса на миг заставило его испугаться - а не разгневал ли он ее чем-нибудь? Не был ли слишком дерзок, позабыв о правилах приличия? Или даже не разгневал - обидел, что казалось ему еще более страшным преступлением?
Юноша какое-то время молча и чуть растерянно смотрел на Итариллэ, а затем с облегчением и неожиданно сильной радостью понял - это шутка. Никакой обиды нет и в помине, а он просто слишком мнителен. Странно, раньше он за собой такого не замечал.
- Нет. Ты не такая.
Аралин говорил серьезно, только уголки губ чуть подрагивали, выдавая желание улыбнуться.
Потрясенный красотой девушки, гармонией украшавшего ее голову венка - хотя неизвестно, кто еще кого украшал, цветы вендиэ или наоборот, потому что для него дочь Турукано была прекрасней любого цветка, - золотых волос, нежного лица, и тонкого, хрупкого стана, юноша не заметил, как попал в плен к растущему рядом плющу. Одна из его ветвей переплелась с прядью волос, и не будь кузнец так увлечен созерцанием любимой, сделай он хотя бы шаг - его черная густая шевелюра сильно бы пострадала.
Но он ничего не заметил, и когда Итариллэ, велев ему не шевелиться, шагнула вперед, послушно замер, чувствуя, как колотится сердце а лицо становится красней вплетенного в венок мака.
Пока пинцесса освобождала его волосы, осторожно избавляя их от неожиданного "украшения", Аралин стоял, почти не дыша. Ему хотелось обнять девушку, коснуться губами ее губ, зарыться пальцами в водопад золотистых прядей, но он не решался на такой отчаянный поступок - ведь это может испугать и обидеть ее. Голова слегка кружилась, и почему-то не хватало дыхания, но это вовсе не было неприятно. Напротив, он бы хотел как можно дольше продлить эти мгновения...
Справившись со своей задачей, Итариллэ чуть отстранилась, и юноша, вновь пряча пылающее лицо, сказал негромко:
- Спасибо...
А потом справившись с собой, улыбнулся:
- А тебе не кажется, что мы... отчасти уже стали ею?
Все, что их окружало, казалось ему действительно частью его самого. Раньше он часто любовался красотами природы, но никогда не чувствовал все так остро. Мир словно обрел свежие, новые краски, миллионы новых, неожиданных оттенков. И то, мимо чего он, возможно, прошел бы раньше, едва заметив, сейчас казалось невероятно важным...